Новый взгляд на окружающий нас мир может дать лишь новый феномен, с которым мы никогда не сталкивались. Философия нужна для того, чтобы мыслить новое, а наука, чтобы воплощать. Вот такие ничтожные мысли роятся в башке, когда ты на очередной смене от одной системы до другой, мчишься на около световой скорости в направлении к очередной халтуре на другой конец системы.
И правда, какому ещё идиоту, что коротает часы за аудио-логами о саморазвитии и в свободное от отдыха время разбирает мусор или другой сор, оставшийся от корпоративных агентов, что давно уже вытеснили все юридические структуры и подмяли под себя, этот дикий-дикий космос подумается заниматься моим ремеслом. Ведь вряд ли найдётся робот, что своей нейросеткой додумается лезть в резервуар охлаждения бывшей АЭС колонистов, или выгребать бочки с бактериологической угрозой из-под завалов, сгинувшей в очередной марсианской буре лаборатории. Эти железяки стали слишком ценить своё бытие, в отличие от сотен миллиардов расплодившихся людей, от Земли до Европы. Нам до их вычислительных мощностей ещё расти и расти. Когда я учился считать в столбик, наш холодильник занимался логистической задачкой по доставке молока с одного материка на другой. Когда я заканчивал свой 14 выпускной класс, мой калькулятор, с помощью которого я сдавал итоговые экзамены, упрекал меня за то, что я неправильно использую его вычислительные мощности и вместо того, чтобы рассчитать траекторию полёта корабля в статичных условиях, он мог бы конструировать лекарства для рака. (Дрянная нативная реклама, что лезет из каждого утюга). А когда меня выгнали с очередной работы за своенравный характер и назначили мне исправительные работы в виде сбора контаминаций на биотехнологической фабрике, моя девушка решила заняться своим телом и, аугументировав себе несколько типов половых органов, ушла работать в порно индустрию, мол, там и заработок стабильный, и не надо усмирять свой характер – на каждую стерву найдётся свой неуравновешенный котёнок.
И знаете что, плюнуть на очередном бизнес-тренинге в лицо начальству и отчалить драить полы по пояс в пене с сибирской язвой было одним из моих лучших решений (второе после хакерской атаки на новые секс-игрушки моей бывшей). Толпа простых парней, что устали от постоянной конкуренции с машинами, которые хотят живого общения, а не очередной чат-рулетки. Ребята, что как бешеные панки на улицах Лондона или Манчестера в конце ХХ века бегали с чумными ирокезами (в прямом и переносном смысле) с одними носками на перевес и выставляли своё Я, ведь больше ни черта у них за душой и не было. Сейчас конечно набегут моралисты, биоэтики и будут распинаться, а что мы не думаем о ментальном здоровье микробов, ведь наша активная агрессия может вызвать снижение продуктивности и регрессию делящихся клеток (а также приведут статью столетней данности про эксперименты над кишечной палочкой и классической музыкой), так как это плохо скажется на их активности и качестве метаболитов. А я скажу, как мне глубоко наплевать, жалко, конечно, что Ли и Нголо не пережили лечения после медицинской очистки, а на их убийц мне насрать.
Эта работа хоть и опасна, но даёт такой приток эмоций и адреналина, что даже юные забавы, когда я угонял суборбитальный челнок своего отца и пытался сделать в верхних слоях атмосферы на нем Петлю Нестерова, так не будоражили и не заставляли выпрыгивать моё сердце. А когда я добровольно решил поволонтёрить на очередном сверхопасном объекте, то моя сердечная мышца трепетала под ритмы счётчика Гейгера, что был у нашего куратора, который умер на следующий день.
Чем дальше человечество продвигалось во вселенной, тем больше им требовались сорвиголовы, что готовы были разбирать экскременты за экспериментами. А так как половина удаленных лабораторий на фронтире представляют собой биореакторы с созданиями, что способны жить в аду (по описанию одного древнего Итальянца), и которые производят, словно биологические фабрики, антибиотики, антитела и другую фарму в заводском масштабе, то я без острых ощущений очень редко остаюсь. Приток адреналина побудил меня заняться этой деятельностью, а коктейль дофамина и серотонина продолжает снабжать мою топку новым топливом. Ведь нет ничего краше после холодного душа и приёма нескольких десятков таблеток и стероидов, когда тебя выпускают из стерильного бокса, а через пару лет ты узнаешь, что на том секретном объекте производили биологическое оружие, и предоставляют «эротические» фотографии этой роковой клеточки, облачённой в мембрану-неглиже, где видно всё делящееся непотребство , а потом в сеть утекает генетический код данной мадмуазели , и теперь узнаёшь, с какими плохими парнями она творила вертикальный перенос. Конкретно у той стервы в партнёрах побывали несколько продуцентов нейротоксина, а в векторах находились кодирующие последовательности нейростимуляторов, чтобы жертва побыстрее заплатила за кофе и удалилась.
Раньше люди с таким трепетом держали дома пауков, змей и других ползучих гадов, а сейчас, когда секвенсис можно сделать с помощью приложения и дополнительной утилиты за пару минут, эстетика микробов и вирусов становится наглядной, а современные художники ещё и умудряются ими красочные картины рисовать, тем самым ещё раз утверждая красоту этих тварей. Наверное, будь я помоложе лет на 20, повесил бы у себя на стене постер с Oscillatoria Rubescens в люминесцентном свечении вместо очередной изуродованной механическими протезами полуголой девицы.
Надеюсь, эта работёнка в районе геотермальной станции на Европе, тоже будет столь захватывающей. Иначе зачем мне в криосне тратить ещё пару месяцев своей жизни? По описанию сигнала, дело стоит свеч. Комплекс EuropePro, что создают отборную фарму для стимуляции военных в особо горячей ситуации и для особой элиты, что хочет улететь на близсветовой скорости куда подальше. Помимо отменных допингов и наркотических экспериментов, из-за сверхвысокого давления, вызванного активными вулканами, в местном океане можно проводить эксперименты по выращиванию криофитов, чей метаболизм в разы быстрее обычных синтетических созданий, трудящихся в комнатных условиях, а эти привыкшие к более сотни Кельвинов на термо-кейсах растут и кустятся с невиданной скоростью, создавая нужное соединение в колоссальных количествах. А теперь представим, что эта биомасса, производящая дурь в галактических масштабах, была дестабилизирована и все наработки были выброшены на лабораторный и технический уровень станции? Да, вычищать эту дурь придётся годами, благо срок годности не кусается и я ещё успею ознакомиться и с генетически разнообразной особой, и с её тоннами угощений на любой вкус.
И со столь сладким и упоительным настроем я начал укладываться в свою капсулу, в ожидании чуда. Как прекрасен мир по ту сторона Цереры и Весты. Помню, как отец вечно хотел туда попасть, но не мог получить визу в ту область из-за очередного деления секторов и в итоге от онкологии скончался за пару лет до урегулирования конфликта. А я в это время гулял по Крещатику, потом на скоростном поезде в пьяном угаре укатил в Петербург и где-то в районе Москвы ко мне пришёл некролог, что написала нейросетка, успевшая кремировать отца до моего оповещения. Вот каково быть не в списке любимых номеров и получать рассылку в последний момент…
***
Голова потрескивалась, руки и ноги слабо слушались и как всегда после гибернации ощущения сопоставимы с запойной неделей. Но пара кубиков глюкозы, лошадиная доза кофеина и несколько препаратов EuropePro быстро поставили меня на ноги.
В иллюминаторе показалась израненное тектоникой лицо Европы, а поодаль от неё как заботливый отец красным глазом наблюдал за ней римский аналог громовержца. После снимков, полученных ещё в начале ХХI века, и фантазий о колонизации, вот, спустя несколько веков, путешествие к этим краям становится весьма бытийным, главное заиметь нужные протоколы, что могут проходит таможенные радиосигналы без ведома пилота, на бортовом компьютере, а также несколько фальшивых документаций на челнок, с помощью которых я могу быть и дипломатом, и военным любой из необходимых мне фирм. Бюрократия, конечно, закрывает космос для обывателя, но таким одиноким рейнджерам как я дарит клондайк возможностей.
Гигантский стальной штифт человечества врезался в лёд. Сама станция с высоты птичьего полёта напоминала нефтяную вышку, что посреди бесконечного пространства приковывает взгляд и словно флагшток на лунной поверхности (любимое место фотографий русскоговорящих туристов) обозначает превосходство людского разума над материей. Сама платформа состояла из нескольких отделов – складские помещения, откуда осуществлялись все логистические задачи, лаборатория и жилые комплексы, что были поодаль от двух основных частей. Но я не замечал ни радиовышки, ни рядом стоящего с ней космодрома, что должны были находиться подальше из-за техники безопасности. По типовой застройке таких платформ, они должны были устанавливаться на плато или возвышенности, но так как весь рельеф был весьма пологим на всём спутнике, то единственное место, куда они могли установить, это искусственная складчатость, ориентировочно пара сот метров в высоту, но ничто не резало глаз и пришлось в итоге вручную сажать на плоскую платформу реактора.
Началось снижение, но никакого радиосигнала или типичных оповещений оператора не поступало. С надеждой, что я буду в числе первых, я подготовил свою космическую шубу на сотню градусов Кельвина и потихоньку своими глазами начал вбивать в коммуникатор все обновлённые карты и информацию, что случилось здесь за пару месяцев, но помимо новостей об аварии и сообщения о прилёте ликвидаторов, датируемых чуть позже моего вылета, никакой информации, даже в засекреченных переговорах военных частот и протоколах, всё равно ничего не находилось. Первый звоночек, что дело пахнет керосином, или что всё обошлось и вся станция моими коллегами будет выдрана на спидах. По прилёту я сразу двинулся с трапа в хим. комплекс, за главным хабаром.
***
NX435 и NX436 как гигантские древа мироздания смотрели на меня сквозь стекло реактора. Эти биофабрики напоминали одновременно и отходы мясной лавки, спрессованную в неаппетитные купаты, и громоздкие дубы, что росли у меня во дворе. Единственное отличие от землян было то, что они росли сверху вниз, проникая в толщу водородного океана ближе к тёплым вулканическим потокам, обогащённым фосфатом и серой. Потомки бессмертных раковых линий, нескольких видов плесневых грибов и генно-модифицированных морских растений давали безумный коктейль экспрессий и генных саморегуляций, из-за чего сии творения выглядели так монструозно и инаково.
После аварии ,что деизолировала среду реактора, все продукты синтеза тридцать пятого и тридцать шестого попали в местную среду, а оттуда по фильтрующим станциям в саму лабораторию. Отчего в воздухе висели голубые спорообразные коагуляты продуктов жизнедеятельности новых поколений, обмазанные военными транквилизаторами.
Спустя ещё час осмотра лаборатории мной не были найдены ни останки бывших работников, ни следы других мародёров, ни даже ни одного намёка на предыдущих чистильщиков, что обязаны были сюда заглянуть. Это всё меня начинало всё больше и больше будоражить и начинал закрадываться мимолётный страх, что всегда возникает, когда не можешь ответить на очевидные вопросы. Вещи были разбросаны как после землетрясения, следов борьбы или мародёров не находилось, всё выглядело так, будто весь персонал внезапно забросил работу и переместился в аварийный отсек (мигающие маячки кое –где ещё работали) и я пошёл по тлеющему жёлтому следу, пробираясь что сквозь тишину и тьму погибшей станции.
***
Я все-таки осознал, что за ужасная катастрофа здесь произошла…
Сложив два и два и новые сводки, я понял – радиовышка после очередного тектонического сдвига, что оставляют шрамы на спутнике, была погребена в океане под километровым слоем льда. Сдвиги коры привели к аварии и разгерметизировали резервуар с раковыми деревьями, а в результате включения аварийной системы люди не уследили, что данные метастазы незаметно уже летают на станции. Перепуганный персонал не замечал интоксикации, думая, что это панические атаки и недомогание из-за стресса, и активно заедал это фармой, приглушая возможную симптоматику или другие функции, на которые могли отреагировать врачи. Далее всё происходило по худшему сценарию – разрастающиеся споры попадали в кровь и оттуда по всем сосудам распространялись по всей системе, занимая наиболее питательные кислородом и питательными веществами узлы черепного нерва, что так по морфо-физиологии походили на материнские деревья. Спустя пару дней при комнатной температуре опухоль начинала разрастаться до таких масштабов, что зоб было видно невооружённым взглядом, а продуцируемые метаболиты способствовали притуплению всех чувств у персонала, так что никакого дискомфорта они не вызывали. Иммунный ответ система тоже не давала по причине полной подавленности всеми препаратами и биодобавками, что снижали иммунитет на минимум, не давая активизироваться иммуноглобулинам. Эти пару дней весь персонал проводил в изолированном помещении, опасаясь новых толчков и ожидая помощи, но как только первые спасатели прибыли на место спустя неделю после заражения, они застали уникальное явление. В бункере весь персонал, напоминал кошмар трипофоба – через микропоры, разросшиеся до нескольких сантиметров, вылезали сгустки биомассы, что при температуре человеческого тела росли ещё в несколько раз быстрее, и гигантский ассамбляж, похожий на рощу из грибных гифов и разлагающихся тел походил на картину Босха. Словно на картине последнего дня Помпеи, были запечатлены эти непонимающие происходящее, потерявшие любое мировосприятие сначала от транквилизаторов, а затем от потери контроля над нервными окончаниями лица. Теперь они служат продолжением инородной системы разрастающихся в них. Это панно из уже истлевших симбиотических останков мне также напоминало лишайники, что колонизировав новые места, засохли, в ожидании влаги. NX клетки могут сохранять свою жизнеспособность годами, главное чтобы были необходимые ресурсы для погружения в стазис, а остальное дело техники и терпения.
Очевидцы со всех ног должны был рвануть к своими кораблям и передать дальнейший сигнал, но дальше следы теряются и непонятно, как за несколько месяцев начальство фирмы не спохватилось и не послало экспедицию исследовать всё, и что было со свидетелями?
В ангаре для перевозок горел свет, по ходу, только здесь и в резервной части оставались работоспособные генераторы. Гигантские цистерны были заполнены до отвала и только ждали своего отправления на большую землю. И тут, спустя несколько часов блужданий по пустым коридорам, я впервые вижу какую-то активность – в цехах на складских лентах трудятся роботы-фасовщики, бездумные болванки, а в глубине похожий на бригантину аппарат из своих внутренностей с помощью портовых кранов достаёт новые резервуары, заполненные амброзией со дна.
Вдруг сирена, гомон, гвалт. Мне на встречу выезжает несколько малогрузных фарцовщиков, благодаря 8 манипуляторами по эргономике схожих с человеческими руками, эти Шивы, заметив меня, начинают преследование. Убежать от индийских божеств мне казалось не столь проблематичным – навыки лазания по деревьям в парках в детстве у моей внутренней обезьяны пока никто не отбирал. По контейнерам и фасовочным лентам я скрылся от преследователей на верхних ярусах. Но тревога не переставала давить, и через какое-то время я почувствовал себя игрушкой, которую гигантский крюк с небес пытается поймать.
От первого поклёва мне удалось увернуться, но от возвратного действия гигантской клешни я не смог уберечься. И в итоге был отправлен в нокаут.
***
Очнувшись, я понял, что остался заперт наедине со своими мыслями в жилом помещении — уже инфицированный, и пребывающей в лёгкой эйфории. Защитный костюм оказался повреждён, а главное — фильтрующий лицевой модуль был выкинут моими похитителями. Пустая комната с тусклым светом, состоящая из рабочего стола, стопки бумаг и матраса со следами жизнедеятельности предыдущих пленников, и тусклое свечение иллюминатора, что открывало вид на подлёдный океан — вот моя аскетичная могила.
В окно иллюминатора я видел, как пара четырёхсотых разрасталась, а на их стеблях виднелись окоченевшие живые трупы тех счастливчиков, которым удалось наладить контакт и стать для биофабрики дополнительным цехом по синтезу необходимых веществ, в особенности нейромедиаторов, что ублажали архаичные рецепторы той раковой линии, что была взята за основу. Эволюция сама решила, что было необходимо ей, эта нечеловеческая сущность, чужая нам по крови, но близкая по духу, также упивалась той синтетикой, подавляющей чувства и дающей чувство жизни, приток энергии и за счёт наплывов «удовольствия», спасая тонущий в осознанности нейроинтерфейс.
Судьба распорядилась так, что сын последует участи отца и также в одиночестве он будет помирать от нечеловеческого, что порождено людским. Наверное, в столь тихом месте можно и подумать и хоть как-то отрефлексировать свой ненужный временной промежуток. Оставить чернилами из крови хоть какой-то след, пока она не загустела и как наливное яблоко не стала подкормкой новых хозяев этой станции. Записать на стене «Иванов Георгий Данилович» и 16 временных координат. Подумать, как все так получилось, и можно ли выйти из этого герметичного бокса, ну или может уже отпустить. Расслабиться, насладиться подступающему к горлу комком блевотины с моим последним обедом, принять тот факт, что то, что требовалось для поддержания жизни миллионов, становится убийцей для единиц заблудших.
Может, роботы, чей нейроинтерфейс основан на структурах человеческого ганглия, также находятся под кайфом, так как внутри каждой жестяной коробки находится внутреннее кремниево-органическое волокно, что очень напоминает человеческие нервные окончания. И правда, зачем изобретать велосипед, если для создания матрицы можно использовать вещь, которая всегда под рукой и которую мы из-за своей эгоистичной природы хоть как-то изучили. Может быть, они наладили гуморальную связь, как растения в поле, и общаются за счёт нейрохимических сигналов, поэтому вся коммуникация на станции идёт не через радиоволны, а за счёт химических сигналов. И ведь это многое объяснило. Простая матрица, получая новые сигналы, научилась их как-то анализировать и получать простое кодированное сообщение, словно морзянку из нескольких веществ, получаемых из деревьев. NX как пташки в гнезде подают всего несколько сигналов, сопоставимых с широко раскрытыми ртами голодных птенцов, и коррелировать полученные данные с результатами бортовых компьютер, и создать статистическую базу и простейшую сигнальную систему для калькуляторов на стероидах вполне возможно. Для более чёткой работы, конечно, не хватало стебля, что напрямую соединял бы лабораторию и подводную плантацию, но скорее всего, есть ещё места как панно в бункере, что могли подняться на поверхность и начать собирать коннектом – из активных роботов, выполняющих программные функции и взявших как поддержку биофабрики в работоспособном состоянии трупы, работающие как дополнительные питательные ресурсы с уже пригодной ветвящейся системой гифов внутри, или, как я, ожидающие инкубационного периода, чтобы новая спора успешнее приросла к материнскому организму, и скорее всего сама фирма, которая увидела увеличенные темпы роста и колоссальный прирост продукта, решила спустить всё на тормозах. Незапланированный анти-этический эксперимент оказался эффективным, как открытие Флеминга.
Эти чуждые мне структуры обрекли на меня прозябания и наблюдение за своей будущей судьбой, будто паралитика вывели подышать свежим воздухом и случайно опрокинули в свежую могилу…
***
Час другой, препарат пошёл… Глюк, фраза, внутри зашевелилось тело – нервный паралич. Чужое лезет из меня, я левым глазом замечаю, как в правом пресмыкается онкологический гиф. Срастаюсь, чувств, эмоций нет – внутри как под наркозом, лишь скрежет внутренних машин. Я не ценил всё своё, родное, теперь теряю плоть от плоти. Другие пожирают изнутри меня. Нам было так грустно, одиноко, от того, не найдя в других мирах себя, мы создаём кошмары и фантомы, что в темноте роятся.
По такту сердца отмеряю минут семь, с транквилизатором пошли спиды — вся жизнь моя на перемотке пронеслась, в конвульсии оставшиеся конечности вогнав. Двор, родня, работа, дом. Сменилось диафильмов сто на скорости, приближенной к критичной. Отросток новый из-за рта полез, и алой кровью плотной словно грязью окропился.
На перемотке, как будто просмотрев жизни всей по разу пятому – затишье. Паралич. Мозг слушается вяло и уныло. В башке видения отца и материнский образ. Я остаюсь наедине со всем, совсем один.
Последний штрих. Ослеп. Оглох. Пустоты.