Что такое боль? Это язык, шёпот, крик. Это доказательство существования. Это бесконечный диалог с самим собой. Боль — это лекарство против одиночества.
Но в какой-то момент человек решил, что он достаточно самостоятелен для бесконечной пустоты.
2155 год, после продолжительных этических споров и дилемм, мы начали интервенцию в человеческое тело. Сталь, с помощью которой мы поставили на колени весь мир, требовала новых жертв. Начались эксперименты, завёрнутые в сладкую пилюлю гуманизма. Под знаменем излечения болезней и генетических уродств, мы скрыто вынашивали в своих кишках ксеноморфа гордыни. Быстрее, выше, сильнее, эстетичнее, больше, длиннее. Этот список можно продолжать до бесконечности. Были скептики, но им мягко заткнули рот. Разве можно спорить со своими собственными глазами. Люди становились здоровее, красивее, счастливее…? В последнем пункте я сомневаюсь.
Я родился, как и все, полностью здоровым, идеальным ребёнком. Мой iq, как и у всех, больше 180. Обычная семья, школа, друзья. Всё как у людей, кроме одного момента. На второй неделе моего рождения, во время нейрохирургической операции по инсталляции интерфейса управления ЦНС (ИУЦНС), что-то пошло не так. По крайней мере, я не нахожу другого объяснения.
В возрасте трёх лет, во время базового физического тренинга, я упал и почувствовал нечто, трудно поддающееся описанию. Две фиолетовые хризантемы распустились на моих коленях и взорвались фейерверком неизвестных мне красок. Я ощутил два тёплых потока, преодолевающих поверхность моего лица, их слегка солоноватый вкус. Я был заворожён, я стоял на коленях и не мог произнести ни слова. Когда шок прошёл, я подумал, что, возможно, так себя чувствовали наши предки, стоя часами в молитве их давно забытым богам. Когда я попытался рассказать об этом событии своему супервайзеру, он совершенно не понимал, о чём я говорю. Он смотрел на меня как на полоумного и отправил меня в госпиталь. Система первичной диагностики тела HPCRT-07 не обнаружила никаких отклонений, но после беседы с доктором, стало понятно, что моя проблема, действительно, кроется в голове. Было обнаружено нарушение в работе системы контроля поведения нейротрансмиттеров. Проще говоря, по какой-то причине, ИУЦНС не отфильтровала сигналы нейронов, которые фиксировали механическое воздействие на наружные ткани организма. Ещё проще — я испытал боль. Вот как называется это удивительно чувство, подумал я тогда.
Боль.
Мне предстояло пережить очень опасную и тяжёлую операцию, но благодаря моему юному возрасту, всё прошло удачно. Глич был исправлен и я вновь стал нормальным. Годы шли, я развивался физически, интеллектуально, наращивал социальные связи. Но по ночам, раз за разом, я возвращался в тот день. Я купался в хризантемах, глициниях, гелиотропах, я растворялся в кустах сирени. Я поклонялся хищной орхидее.
Во времена моего студенчества я заметил, что иногда щипаю себя во время скучных предметов. Это происходило несознательно. Иногда я специально задевал предметы мебели, бил кулаком в стену. Я принимал чрезмерно холодный душ, о чём ни раз приходилось спорить с искусственным интеллектом, управляющий домом. Каждый раз, когда я выставлял температуру воды ниже 21 градуса, он думал, что мои пальцы просто скользнули по мокрой сенсорной панели, и услужливо выставлял стандартные 27 градусов.
Стоит ли говорить, что все эти вялые попытки прожить необычный опыт детства, ни к чему не привели? Я ничего не чувствовал. ИУЦНС вежливо напоминала мне быть аккуратнее и сообщала, что телу не было нанесено серьёзных повреждений.
Однажды мне пришла в голову идея порезаться. Я рассудил, что до сих пор был слишком осторожен. Я отключил автоматического повара и принялся самостоятельно нарезать овощи. Я подумал, что будет легче объяснить порез моим странным фетишем к готовке. Нарезая чеснок, я слегка поранил свой палец и… ничего! Лишь запах чеснока, мерное постукивание красных капель о разделочную доску и звук кипящей воды. Затем ИУЦНС вывела на сетчатку план действий при порезах, которому я неукоснительно последовал. Я обработал рану антисептиком и залил регенерирующим клеем. Через пару дней от этого инцидента не осталось и следа.
Я понял, что поступаю безрассудно. Очевидно, что если я вновь хочу испытать то удивительное чувство, я должен смотреть в корень проблемы. Я должен найти способ воздействовать на ИУЦНС.
С того момента всё своё время я посвятил образованию. Впервые за долгое время у меня появилась чёткая цель. Я должен был найти способ вновь испытать боль. Я поступил в Высшую Инженерно-Медицинскую академию и закончил её с отличием. Затем я стал младшим научным сотрудником. Я не выбирался из лаборатории. Научный руководитель был доволен моим рвением и прилежностью, он верил, что мой труд направлен на дальнейшее усовершенствование нейроинтерфейсов. В то время как я, в стороне от посторонних глаз, проводил эксперименты по инсталляции нейроинтерфейсов в мозг животных лишь затем, чтобы найти способ обойти системы ингибиции боли. Поначалу всё шло не слишком гладко. Раз за разом, после моего хирургического вмешательства, животные погибали или теряли когнитивные функции. Если бы не контроль моей психологической витальности со стороны ИУЦНС, я бы давно впал в депрессию. Но я не останавливался и продолжал сосредоточенно работать, пока не добился успеха. Сперва я смог установить нейроинтерфейс в мышь и успешно его деактивировать. Я был на грани экстаза в тот день. Я вывел мышь из искусственной комы и поднёс к ней раскалённый скальпель. Чувство страха — универсальный межвидовой сигнал. Я видел в этом крохотном создании трёхлетнего себя. Она забилась в угол и начала жалобно пищать. Этот писк ознаменовал мой триумф. Далее последовали более крупные животные и, как вы уже успели догадаться, в конечном счёте, я приложил свои руки и к человеку.
Поверьте, я не собирался никому причинять вреда. Первым и последним человеком, у которого я собирался копаться в мозгу был я. От начала и до конца это было личным делом, сокровенной мечтой, ради которой я дышал. Поверьте, не так легко найти себе призвание в мире, неотличимым от идеального. Да, мы можем бесконечно вкладывать свои интеллектуальные ресурсы в технологический прогресс, но что нам это даёт? Разве новый гаджет или очередная миссия за пределы солнечной системы способна по-настоящему воспламенить чью-то душу? Каждый раз, когда я поднимал эти вопросы в кругу моих коллег, на меня смотрели как на дебила. В лучшем случае воспринимали это как тонкую иронию. Чтож, мне пришлось заткнуться и заниматься тем, что воспаляло моё воображение. Одиночество в наше время — не проблема, но норма. Интересно, что ещё пару сотен лет назад одиночество воспринималось так остро. Катастрофическое количество древесины было уничтожено ради увековечивания соплей каких-то угрюмых мужчин. Но я отхожу от сути.
После того, как мои эксперименты подошли к концу и я был уверен в надёжности своей технологии, наступила моя очередь сесть в хирургическое кресло. Больше сотни лет мы не используем ручной труд в хирургических операциях. Какое кощунство, доверять дрожащим рукам человека проникать в столь тонкую материю как человеческих мозг. В канун нового года здание лаборатории опустело. Я остался один на один с моей задумкой и хирургическим креслом. В тот момент я желал лишь иметь рядом человека, который бы за мной присматривал, кто-то, кому я мог бы доверять. Но таких людей не было, да и не могло быть. Мне пришлось совершить прыжок веры. Я вновь перепроверил скрипт операции. Сама процедура должна была занять не более двух часов, но после этого, мне предстояло провести как минимум 48 часов в искусственной коме, дабы клетки мозга успели регенерировать. Я мог лишь надеяться на то, что в новогодние праздники никто не придёт в лабораторию и не обнаружит меня в бессознательном состоянии. Это бы поставило крест на моих усилиях. Более всего меня беспокоила вероятность того, что я никогда не выйду из комы. Я шёл на громадный риск. Вместо средних 179 лет, я рисковал прожить всего лишь 27. Но я провёл достаточно времени в размышлениях, настало время действовать. Я сел в хирургическое кресло. Эта большая, бездушная белая капсула была готова в точности выполнить мою волю. Я отдавал себе отчёт в том, что вся эта затея является чистым безумием, но в то же время я знал, что это безумие — смысл моей жизни. Я откинулся в кресле и инициировал операцию.
В начале было слово. И это слово лазерным лучом рассекло мои мозги на тысячи мелких частей. Боль сверлила внутренности моей черепной коробки. Я очнулся спустя 50 часов после начала операции. Я дрожал как эпилептик, я не мог думать ни о чём. Всё моё внимание было сконцентрировано на армагеддоне, происходившем у меня в голове. Это были не нежные хризантемы, но дикое ртутное пламя, разъедающее мозг. Я потерял сознание. Очнулся вновь спустя сутки, боль не утихала, но дрожь заметно ослабла. Кое-как я смог инициировать ввод анестезии. В панике я превысил дозировку и впал в состояние делирия. Всё что я помню — это удивительные, яркие сны. Гораздо ярче тех, что преследовали меня годами. Орхидеи принимали антропоморфные образы и говорили со мной, водопады глициний прорывали небеса, уничтожая всё живое. Один я мог купаться в их токсичных лепестках, нырять в кроваво-красные пучины. Каждый мой выдох порождал неизвестную науке тварь. Я ласкал этих химер и рвал зубами их фиолетовое мясо.
Спустя несколько часов я вновь очнулся в лаборатории. Стерильный белый, покорный серый и безнадёжный чёрный окружили меня со всех сторон. Я вновь видел чёткие грани, идеальные контуры. Всё стояло на своих местах и не двигалось. Я ощутил себя в склепе, мне стало трудно дышать. Меня сгибали пополам бесплодные рвотные позывы. Слюна и желчь капала на кафель. Даже эта мерзость казалась мне более родной, чем все эти истуканы, глазеющие на меня пустыми глазницами чёрных экранов. Не помня дороги я добрался домой. Я был истощён. Я не понимал за счёт каких сил я ещё функционирую. Боль в голове, ломота в суставах, холод — всё это разом набросилось на меня, как стая голодных вампиров. Не раздеваясь, я рухнул на кровать и забылся тяжёлым сном. В этот раз я не видел ярких картинок. Проснувшись, я открыл глаза, но всё что меня окружало — это бесконечная, зияющая пустота. В ней не было оттенков, движения. Я ждал хоть какой-нибудь признак жизни, я надеялся, что в этой темноте появится гигантский монстр, чьё змеевидное тело окутает и задушит меня. Лишь бы вырваться из этого отчаяния. Кричать и не слышать, смотреть и не видеть и это бесконечно, без надежды на избавление.
Когда я проснулся на самом деле, первое что я почувствовал — это голод. Боль отошла на второй план, но никуда не делась. Перекусив чем попало, я сполз вниз по стене и начал соображать, что же я натворил. Моё новое состояние мне категорически не нравилось. Всё чего я хотел — это вернуться обратно, повернуть время вспять. Я захотел бежать в лабораторию, но голос разума меня остановил. Какова вероятность, что я переживу две операции на мозге за неделю? На полное восстановление мне понадобится минимум месяц, но даже это не гарантирует мне ровным счётом ничего. Я знал, что никогда ещё не был так близок к смерти.
Следующие две недели были для меня пыткой. Привыкать к новому состоянию было очень тяжело. Я взял отпуск и совершенно не выходил из дома. Я лишь ел и старался вспомнить причины моего поступка. Теперь всё это казалось ещё более безумным чем раньше. Разве бы я стал делать операцию, если бы знал, что меня ждёт? Нет, нет и нет! Бесконечные вариации этой мысли занимали меня первые пару недель. Потом наступила стадия принятия. Когда мой организм окреп, я вспомнил ту беспросветную серость, которая меня окружала до того, как я осознал свою цель. Я не жил, я функционировал. Вдруг я ясно понял, что разница между мной 5 лет назад и мной сейчас, всё равно что разница между ноутбуком и мокрой обезьяной. И хоть ноутбук многим покажется более предпочтительной формой существования, по сравнению с вонючим, грязным приматом, но меня пугала эта обречённость, с которой механизм выполняет свои функции. Я так яростно желал освободиться, но что мне теперь делать с этой свободой? Да и разве я стал свободнее? Я стал маргиналом, вот и всё. Разве в этом заключается свобода?
Ещё через пару недель, ИУЦНС оценила мою витальность как удовлетворительную. Я попробовал начать физические упражнения. Спустя километр неспешного бега я начал чувствовать острую боль в боку, мои ноги ныли, лёгкие горели огнём. Нейроинтерфейс настаивал, чтобы я продолжал бег, но я не мог. Это было выше моих сил, но сил каких? Вряд ли физических, потому что в таком случае ИУЦНС дало бы мне об этом знать. Так я начал понимать, насколько чудовищна пропасть между тем, что мы думаем о наших способностях и тем, что мы на самом деле можем. Дальнейшие тренировки это только подтвердили. Моё отчаяние ушло и я с азартом ушёл в науку боли. Нейроинтерфейс был мне большим помощником, потому что он точно мог сказать, когда я был на пределе своих физических возможностей. Было любопытно смотреть на споры моего тела и инородного импланта в моём мозгу. Я вдруг начал ясно осознавать, что боль — это такой же язык, как и то, чем пользуется нейроинтерфейс, для коммуникации со мной. Только о чём нам рассказывает боль?
Постоянное взаимодействие с болью рано или поздно приводит человека к мысли о смерти. Когда ты каждый день находишься в агонии — единственный доступный вариант решения этой проблемы быстро приходит к тебе на ум. Я понял, что тема смерти была совершенна вынесена из современного дискурса. Постоянно растущая продолжительность жизни, стремительный научно-технический прогресс будто бы гарантировал нам, что мы будем жить вечно. И пусть способ ещё не найден, но завтра мы обязательно что-нибудь придумаем. Этому верят все. Читая историю древнего мира, я был удивлён, сколько внимания наши предки уделяли похоронным обрядам. Сегодня ты догадываешься о смерти своего знакомого, когда он перестаёт отвечать тебе в соцсетях. Государственные органы кремируют тело, потому что закапывать его, как в древности, считается варварством. Спустя сутки его учётную запись удаляют из всемирного реестра и всё, что остаётся от человека — это его цифровой след. Как отпечаток пальца на стекле.
Осознав боль как язык, передо мной во весь рост стал его носитель, Смерть. Она то мне и поведала причину, по которой я сотворил это с собой. Тот инцидент с падением в моём детстве, был вспышкой, намёком. Наше мясо, древнее как камни, помнит своего господина. Всего лишь миг и Смерть воплотилась, я был обречён откликнуться на её зов. Теперь мне совершенно ясно, что я был благословлён. Пока все эти идиоты, экзальтированные, как леминги, дружно маршируют к бессмертию, я совершил поворот на 180 градусов. Я понял, бояться нужно не смерти, а бессмертия. Страх бессмертия — вот та интуиция, которая вела меня всё это время. Я успел испытать на себе, что такое молча кричать и полностью отсутствовать как личность. Вся моя жизнь до операции была лишь разбавленной версией того сна, где я увидел всепоглощающую, неизбежную тьму. Именно туда направляется эта армада выведенных из пробирки генетически корректных уродов.
Всё это время я был так поглощён своими духовными переживаниями, что совершенно выпал из социальной жизни. Когда я залогинился в свой профиль, первое что мне бросилось в глаза — это 15 непрочитанных сообщений от Артемии. Артемия, мой сексуальный партнёр, негодовала, что я на месяц выпал из поля зрения и не выполняю контракт, согласно которому, мы дважды в неделю встречались для совокупления. Она писала, что сперва была уверена, что я умер, но т.к. мою учётку не удалили, решила, что я просто её игнорю. Она так же уведомляла меня, что она аннулирует наш контракт в одностороннем порядке.
Артемия. Наши непродолжительные сексуальные отношения сделали её самым близким для меня человеком. Мы мало говорили, можно сказать, не говорили вообще, только трахались и обменивались некоторыми новостями в качестве прелюдии. Переполненный ненавистью ко всему человечеству, я не находил в себе ненависти по отношению к ней. Думаю именно поэтому я написал ей тогда. Я попросил прощения и обещал ей всё объяснить при встрече. Она не хотела встречаться, мотивируя это тем, что её сексуальный график уже полностью распланирован, но я настоял на своём, и мы встретились.
Стоит ли говорить, что наша встреча пошла не по плану? Честно говоря, у меня и плана не было. Я просто вывалил ей всё на голову(звучит мерзко, не правда ли?). Я рассказал ей всю свою историю, про ситуацию в детстве, про то, как я начал искать способы обойти системы ингибиции боли. В середине рассказа она заметно напряглась и даже попыталась перевести тему, но я ей не позволил. Я рассказал ей об операции и о её последствиях, также изложил ей свою теорию страха бессмертия. Нервно ёрзая в своём кресле, она, вдруг, недослушав, не выдержала и сказала, что я сумасшедший и мне нужно вызвать доктора. Она взяла свой смартфон и начала что-то в нём искать. Я выхватил смартфон из её рук, она вскочила и попыталась бежать, но я её догнал. Я швырнул её на пол и сел сверху. Она пыталась кричать, но я заткнул ей рот кухонным полотенцем, а руки связал ремнём. Я нашёл шприц-пистолет со снотворным, которым я пользовался в первое время после операции и усыпил её. Всё произошло мгновенно. Я был в шоке и не знал что делать. Отпустить её я не мог, она бы обратилась в полицию и меня бы арестовали, но самое страшное, меня бы опять превратили в бесчувственного робота. Я понял, что должен идти до конца. Я принял решение сделать ей операцию и показать то, что чувствовал я. Я надеялся, что она поймёт. Накачав Артемию снотворным, в пятницу вечером я доставил её в лабораторию в коробке из под оборудования. Я усадил её в кресло и, немного поколебавшись, инициировал операцию. Когда капсула закрылась, я начал рвать на себе волосы. Как я умудрился уничтожить свою жизнь всего за каких-то полтора месяца? Я был в отчаянии, но быстро пришёл в себя. Вся эта грязь теряла значение по сравнению с угрозой бессмертия, от которой я пытался защитить единственного дорогого мне человека. Я надеялся, что она всё поймёт и будет мне благодарна. После операции я сутки просидел возле неё, не смыкая глаз. Я не мог оставлять её здесь на 48 часов, потому что нас в любой момент могли обнаружить. Прервав искусственную кому, я вновь накачал её и отвёз к себе домой.
Она пришла в себя на второй день. Первое что она сделала — начала кричать. Она кричала от боли, но из её сухого горла доносилось лишь что-то похожее на сдавленный шепот. Я напоил её и вновь усыпил. Это лучшее, что я мог для неё сделать. Через пару дней она уже была в сознании, но я видел, что что-то пошло не так. Её глаза словно потухли. Тот хищный взгляд, который я ни раз видел во время секса превратился во что-то землянисто-серое. Она бормотала что-то нечленараздельное, иногда переходя на крик. Мне пришлось заткнуть ей рот кляпом. Ещё спустя неделю было очевидно, что она превратилась в овощ. Я не знаю, что тому виной: неудачная операция, недостаток искусственной комы или моё медикаментозное вмешательство. Факт оставался фактом — она писалась в кровать и пускала слюни. Эта безумно красивое, хищное создание теперь походило на аморфного земляного червя. Я не мог смотреть на её мучения, это разрывало мне сердце. Оказывается, я познал не все оттенки боли. Это исступленное чувство утраты, когда ничего нельзя повернуть назад… никакая физическая боль не сравнится с этим.
Спустя 16 дней после операции я ввёл ей лошадиную дозу снотворного, она уснула в очередной раз, но теперь навсегда. Она была похожа на мумию, которой снятся пирамиды посреди бесконечных дюн.
Она заснула позавчера, тогда же я и начал писать этот дневник. Теперь мне плевать на то, что будет с этим проклятым миром, который сам себя хочет закрыть в клетку. Причём клетка тела вам кажется недостаточно хорошей, она, видите ли, даёт сбои. Вам подавай клетку идеальную, из которой нельзя выбраться. Это ли не абсурд? Неужели вы настолько идиоты, что не видите этого? Зачем вам жить миллионы лет, если вы не способны прожить достойно даже один единственный год?
Вы наверное думаете, что это просто бред сумасшедшего? Бред сумасшедшего убийцы, рядом с которым в своих нечистотах лежит его жертва. От неё начинает невыносимо вонять, мне пришлось притупить своё обоняние. Нет, я не сумасшедший, я знаю, что я прав. И пишу я это лишь потому, что чувствую некоторую обязанность перед теми людьми, которые хотели бы вырваться, но им не так повезло, как мне. Я спас Артемию, пусть и таким ужасным способом, но она теперь свободна. Ей не грозит вечная тюрьма, как не грозит она и мне. Я отправляюсь в самое грандиозное путешествие, которое только может предпринять человек. Я не собираюсь больше ждать.
ДРЕВНИЕ БОГИ ЖИВЫ
ЗАБУДЬТЕ ИХ ЗОВ И ОТЧАЙТЕСЬ
15/11/2182