1
— Вова, иди сейчас же на кухню, завтрак готов. Все собрались за столом, ждём тебя одного.
— Мама, не ждите, начинайте без меня, сейчас дорешаю задачку и приду, нам воспиталка для общего развития дала.
Вова не выговаривал несколько букв и слегка заикался, поэтому его речь прозвучала следующим образом:
— Мам-ма, не штите, нашщинайте бис меня, чичас долишаю задашку и п-плиду, нам вошпиталка для обшшего лазвития дала.
— Не воспиталка, а воспитательница, говори правильно. Поторопись, всем выходить пора, вечно ты нас задерживаешь.
На кухне застучал половник о кастрюлю. Марья Сергеевна раскидала вторничную рисовую кашу по тарелкам, потом мама, папа Боря и старшенький Алёша приступили к утренней трапезе. По давно заведенному порядку сегодня, во вторник, ели, как обычно, рис, вчера была перловка, завтра пшено, послезавтра гречка, в пятницу ячневая каша. В выходные, когда все просыпались и завтракали попозже, обходились булочками с чаем, дотягивали до обеда.
По прошествии пяти минут, когда Вова, надев голубую клетчатую рубашку и шортики, заявился на кухню, он застал там странную картину, которая, несмотря на свою очевидную странность, его как будто даже не слишком удивила. Во всяком случае, он не начал кричать — помогите, не упал в обморок и даже не заплакал. Хотя на кухне только что произошло нечто несообразное обычному октябрьскому утру.
Мама, папа и старший братик, первоклассник Алёша должны были сидеть за круглым кухонном столом, аккуратно загребать ложками аппетитную рисовую кашку из тарелок и отправлять себе в рот. Однако мама с Алёшей лежали на полу, лицом вверх с открытыми, правда, глазами. Папа Боря висел, полусъехав, на стуле, отчаянно вцепившись в спинку руками. Его лицо побагровело от явно чрезмерных для него усилий. Пфу-ф, выдохнул он, и, отпустив стул, быстро сполз вниз, напоследок основательно приложившись головой об пол.
Вова оглядел кухню, перешагнул через папу Борю и взял со стола столовый нож. Его курносое, лупоглазое лицо исказила легкая гримаса неудовольствия, и он отпустил ножик, который, звеня, запрыгал по столу и, допрыгав до края, полетел на пол.
— Итак, — произнёс Вова и присел на стул, освободившийся от папы Бори. — Надеюсь, меня все слышат.
Удивительно, но теперь речь мальчика была чистой, без шепелявенья и заиканий.
Мальчик оглядел беспорядочно расположившихся на кухонном полу членов семейства Мухоморовых.
— Для начала проясню ситуацию. Судя по всему, олторпигон подействовал правильно: все органы чувств у вас работают, вы видите и слышите меня, но не в состоянии пошевелить даже пальцем. Полная атрофия двигательной активности. Новейшее шпионское средство, при свободном доступе к технологиям в интернете получить его не проблема. Срок действия зависит от принятой дозы.
Вова помолчал минуту, как бы собираясь с мыслями, и продолжил:
— На данный момент мне пять лет четыре месяца, три дня и десять часов. Я действительно Владимир Борисович Мухоморов, ваш сын, посещаю старшую группу детского дошкольного учреждения № 3. Погодите минуту, время идет, а дело стоит. Папа, у тебя где инструмент лежит, в кладовке?
Мальчик поднялся со стула и вышел в прихожую. Пошевырявшись там некоторое время, вернулся на кухню с топором в руке. Поскоблил ногтем по блестящему лезвию, удовлетворенно кивнул.
— Как бритва, полный порядок.
Подержал топор на весу:
— Тяжеловат для моих нынешних физических кондиций, но, с другой стороны, рубить хорошо массивным инструментом. Чик и готово. Сила тяжести работает, масса на ускорение свободного падения, эмже.
— Итак, продолжим. Вернее, начнем, чего словеса рассусоливать? Буду бить аккуратно, но сильно. С кого начнем?
Вова прищурился, глядя на распластавшиеся тела, и улыбнулся. — Ну конечно, с любимой мамочки. Вы не возражаете?
Он с вопрошающей улыбкой скользнул взглядом по лицам папы Бори и братика Алёши.
— Вот и хорошо, в семье должны быть лад да любовь. Сейчас, мама, поудобнее прилажусь — какая у нас маленькая кухня, всё тесно, всё мешает, только возьмись за дело. Всегда поражался этим хрущобам — на чем экономят, сволочи! На людях, мать его ети, а сами в хоромах живут! — Вова сокрущенно покачал головой. — Прости, мама, не сдержался. Прямо до слез доводит иногда несправедливость нашей жизни.
Вова отодвинул к стене стул, преграждавший путь к лежащей матери, голова которой упиралась в холодильник. Мальчик взял Марью Сергеевну за руку и потянул в сторону. Тело перекосилось, но голова оказалась теперь на свободном пространстве: холодильник в полуметре и до стула сантиметров двадцать, не меньше.
— Теперь совсем другое дело, — сказал Вова, с трудом удерживая топор на весу и прилаживаясь сверху на шеей Марьи Сергеевны. — Ну вот, как говорится, конец подкрался незаметно. Не поминай лихом и спасибо за всё, мама дорогая!
Мальчик поднял топор над головой, но, увидев, что материн подбородок скошен набок и закрывает часть шеи, опустил топор, аккуратно коснувшись лезвием линолиума, развернул подбородок. Затем приспустил воротник фланелевой кофточки, которая задралась до самого уха.
— О-ох, — легкий стон сорвался с губ Марьи Сергеевны, и глаза её застрекотали со скоростью милицейской мигалки.
— И какой идиот придумал эти идиотские пословицы — поспешишь-людей насмешишь, тише едешь-дальше будешь — с молоком матери впитали этот бред. Олторпигон ведь не вечного действия. Вот есть другая: кончил дело — гуляй смело, — это по-нашему будет, — и Вова, взмахнув топором, аккуратно опустил его на свободный участок маминой шеи между воротником блузки и шваброй белых волос. Лезвие легко скользнуло внутрь, раздвинув кожу, но не до конца, застряв в горловом хряще. Марья Сергеевна удивленно вскинула брови, хрюкнула, и из разреза забулькало, разлилась по линолиуму густая жижа.
Вова торопливо отступил от подступившей к тапочкам лужи и покосился на папу Борю.
— С этим кабаном нужно поспешить. Ну, как очнется, что я с ним сделаю? Под сотню кг, задавит своей тушей. Мало кашки семейка успела заглотить, в отключку слишком быстро ушли. Сильнодействующим оказался, этот олторпигон, а эффект по времени — коротковат.
Кряхтенье, раздавшееся из уст папы Бори, и грохот упавшего стула, который он потянул на себя, подтвердили правоту Вовиных слов. Но мальчик не растерялся: шагнул к папаше и с размаху шваркнул топором куда-то в область шеи. Но произошло неожиданное: топор не достиг места назначения по невероятной причине. Папа Боря выставил перед собой руку, и лезвие, легко скользнув по предплечью и сострогав с него порядочный шмоток кожи и мышц, вонзилось в брюхо, по рукоятку погрузившись в кишечную полость.
— Больно как, — неразборчиво промычал папаша, даже не шевельнувшись, только обструганная, окровавленная рука тихо легла сверху рукоятки топора.
— Нестабильное действие препарата, — пробормотал Вова, выдергивая топор из расползающегося по всем швам папашиного живота, из которого выползали синюшные змеи кишок. — То он работает, то нет, ещё клинических испытаний толком не прошел, а тут сразу в дело.
Вова помедлил, глядя на папу Борю, и сказал:
— Ну, как говорится, с богом. С этим ещё аккуратнее надо.
И мальчик обрушил всю мощь следующего удара на шею папы. Шея была жирной и рыхлой, как студень, имела двойной или тройной подбородок, к тому же удар на этот раз оказался на редкость точным. В результате топор почти без сопротивления прошел мягкие ткани и, чуть притормозив на шейном позвонке, со звоном вонзился в линолиум. Голова папы Бори при этом отскочила от туловища как мяч от бутсы при ударе со штрафного. Она запрыгала по полу, ударилась о плиту, оставив на белой эмали кровавую кляксу, затем затылком отразилась от батареи парового отопления и остановилась у стены в позе головы профессора Доуэля, полузакатив глаза.
— Лёш, вот и подошла твоя очередь, — произнёс Вова. Он положил топор на стол и потянулся за кухонным полотенцем, чтобы протереть заляпанные папиной кровью руки. И остановился на полдороге, боковым зрением уловив некое движение за спиной. Медленно, очень медленно обернулся. Брат Алёша стоял за его спиной с окровавленным топором в руках и вопросительно смотрел на него:
— Ты за что их так крепко?
— Блин, ну что за фуфло толкают, сволочи! На пять минут действия не хватает, — пробормотал Вова, осторожно переступая через тело Марьи Сергеевны и стараясь не вляпаться в тёмную скользкую лужу, натекшую из её почти разорванной на две части шеи.
— Оставайся на месте, а то ударю, — сказал Леша, отступая не шаг, — отомщу за убиенных родителей. Зря ты так сразу, не посоветовавшись. Я ведь все-таки твой старший брат, причем единственный.
— В этом все и дело — всегда я должен по жизни с вами советоваться. Никакой самостоятельности в принятии важных решений. И так было бы всегда, если бы не сегодняшнее утро.
— И чего ты добился, убив родителей? Ты же ещё малец неоперившийся, кто тебя будет кормить, одевать, обувать, на ноги ставить, образование давать? Мало того, ты и меня лишил родительской заботы в детстве. Тебя же для начала в интернат для умалишенных деток запрут, потом во взрослый дурдом, там и будешь коптить небо всю оставшуюся жизнь.
Вова прищурился:
— Я так понимаю, мстить за родителей ты мне не собираешься. Это означает, что ты со мной заодно. Да и топор у тебя в руках, отпечатки твои тоже появились. А я подтвержу, что папаню ты уложил. Так что мы соучастники, братан. И по тебе теперь дурка плачет.
Тут Вова вдруг заметил, что глаза у Лёши начали закатываться, руки повисли, как плети, ноги подогнулись, туловище опасно накренилось. Старший брат явным образом снова уходил в отключку и терял ощущение окружающего мира. Препарат олторпигон возобновлял своё днйствие.
Вова мгновенно оценил ситуацию, значит опять проявилось осциллирующее действие препарата, — шагнул к Лёше и протянул руку с намерением выхватить топор, пока брат пребывает в отключке. Но случилось неожиданное. Падающий Лёша резко выпрямился и наотмашь нанес удар. Лезвие двигалось параллельно полу с сумасшедшей скоростью и безусловно перерубило бы младшенького напополам, если бы не восхитительная реакция последнего. Вова успел отступить на шаг и выставить перед собой руки, которые и приняли на себя всю силу удара. Правую перерубило ниже локтя как сухую ветку в бурю, и обрубок отлетел к стене, но на левую силы удара уже не хватило: топор лишь надрубил кожу и остановил своё движение, наткнувшись на кость.
— Артист, — процедил Вова, глядя на сочащуюся кровью култышку, — прям Юрий Никулин.
— Присядь, — сказал в ответ Лёша, пнув брата ногой в живот. Вова отлетел к холодильнику и спиной съехал по нему на пол, взвыв о боли. На полпути ноги его уперлись в мамино тело, и он опускался на пол уже неспеша. — У меня к тебе два вопроса. Первый. Хочешь помучится или сразу отойдешь? И второй. Последнее желание. Всё-таки ты мне брат, а я не последняя сволочь, чтоб вот так поступить, не по-человечески. Итак? Жду комментариев.
— Не знаю, сложное решение ты предлагаешь мне принять, можно сказать, главное решение в моей короткой ещё жизни. Один встречный вопрос можно? — Вова просительно взглянул на брата.
Лёша пожал плечами:
— Ну давай, спрашивай, что тебе тут не ясно?
— Хорошо. Что ты подразумеваешь под словосочетанием «помучиться»? Я конечно слегка догадываюсь, но всё же.
— Всё очень просто. Сначала я отрубаю тебе левую руку, вернее, дорубаю, она и так уже на соплях держится. Потом правую ногу, потом левую. Потом подожду минут десять и отрубаю голову. Как видишь, всё просто, ничего от тебя не скрываю, поступаю честно.
— Спасибо, брат, за твою прямоту и честность, прям утешил, бальзам на душу.
— Ты не ёрничай. Не нравится, так заказывай быструю, папашину. Раз и в дамках.
Вова задумался на мгновение и сказал:
— Ладно, давай быструю, чего рассусоливать, и у тебя лишнее время отнимать не хочу.
— Отлично, договорились, теперь — последнее желание.
— Так, последнее, говоришь… — здесь Вова задумался чуть ли не на минуту. Лёша внимательно вглядывался в его лицо и не торопил. В комнате стояла полная тишина, только две мухи попеременку обиженно жужжали, взлетая и садясь на полузакрытые веки головы папы Бори, стоящей на взлохмаченных остатках шеи. Мухи сердились, что не могли добраться на роговиц папаши и попить глазной жидкости, соленая кровь им уже стояла поперек горла. — Ладно, последнее так последнее. Доруби у мамы голову и поставь обе головы передо мной. Хочу прощения у родителей попросить за своё прошлое поведение.
— Ну ты, брат, циник. Порубал предков, как капусту, а теперь совесть замучила… Хорошо, будь по-твоему. Напоследок покаешься, может и простят, — последние слова Лёша произнес, в сомнении посматривая на мамино тело. Оно лежало в полуметре от холодильника и очень неудобно, стол мешал на пути к нему. Лёша положил топор на пол и с грохотом потащил кухонный столик на себя. Двигающий стол зацепил один стул, который рухнул бы на пол, но жирные ноги папы Бори смягчили шум от его падения.
— Освободил, — прокомментировал Лёша, шагнув к мамину телу с намерением оттащить верхнюю его часть на свободное пространство для удобства рубки. — Здесь осталось всего ничего дорубить, оторвать можно и без топора. Ладно, с топором аккуратнее получится.
И это были его последние слова, произнесенные относительно спокойно. Дальше он только кричал диким голосом.
Всё дело в том, что Вова, усыпив бдительность старшего брата всяким бредом насчет выбора способа собственной смерти и своего последнего желания, совсем не собирался так просто расставаться с жизнью. Рухнув спиной на холодильник, он почти сразу уцелевшей левой рукой нащупал на полу кухонный ножик, упавший туда ещё в самом начале кухонного представления. И когда старшой, потеряв бдительность, оказался в поле досягаемости, Вова дернулся вперед и круговым движением левой руки отчаянно резанул по Лёшиным голеням, целясь ближе к стопам, где сухожилия находились прямо под кожей. Хлипкие школьные холщовые штанишки никак не могли оказать достаточного сопротивления нацеленному движению ножа, и сухожилия тут же лопнули и провисли оголенными проводами, а мальчик, взвыв от страшной боли, повалился на пол, забыв про всё на свете. Вова вскочил, чуть запнувшись о мамино тело, и, бросив ножик, схватил левой рукой топор, беспечно оставленный на полу старшим братом. За несколько секунд ситуация вернулась на круги своя.
— Больно? — спросил Вова, у Лёши, который постоянно подвывал чуть не во весь голос. — Знаю, больно. Это одно из самых болезненных мест на конечностях. Сочувствую, как брату, и обещаю долго не тянуть с окончательным решением вопроса. Хотя напоследок скажу тебе как на духу. Жил ты брат дураком, дураком и помрешь. Нашел с кем тягаться, со мной, своим младшим братом! Не разглядел ты меня, а я вас всех давно изучил в исключительных подробностях. И быстро понял, что мне с вами совсем не по дороге. Компьютер заменил мне всё, помог разобраться во всех хитросплетениях жизни. Я быстро и незаметно для вас спрогрессировал в развитии и выбрал свой путь, которому буду следовать всегда. Захочу, стану работягой и алкоголиком, захочу академиком, захочу самим президентом. Но это решу только я, я сам и никто за меня!
— Вова, брат, многовато патетики в твоих словах, — проговорил Лёша, вставляя слова в паузы между стонами. — Кто ж с тобой спорит, полностью разделяю твою точку зрения. Я и сам хочу полной свободы и, пожалуй, соглашусь с тобой насчет родителей, туда им и дорога. Но меня-то за что в общую кучу? Я ж с тобой согласен и поддерживаю твою точку зрения на происходящее в этой жизни. Может всё-таки вызовем врача, пока я и ты оба не умерли от потери крови?
— Нет, дружище, комплекс младшего брата мне не даст никогда жить спокойно. Я всегда буду оглядываться на тебя и завидовать, если опережать будешь, что впрочем маловероятно в данном конктретном случае. Но всё же лучше подстраховаться. Так что не обессудь и упокойся с миром.
Для верности, отрубив поначалу голову, Вова несколькими ловко направленными ударами вскрыл грудную клетку, достал из-за грудины трепешущееся братово сердце и порубил его на мелкие кусочки. Затем только, совсем ослабев, вдоль стены, на корячках прополз в прихожую и снял трубку. Немного помедлив, положил её на правое плечо, прижав окровавленной култышкой, и набрал 112.
2
— Что такое? — спросил мужчина, потирая лысину и тычя пальцем в монитор. — Зачем вы нам показываете этот дурацкий фильм ужасов? Маша, ты что-нибудь понимаешь?
— Это мы, — остановившийся взгляд и слабый голос женщины свидетельствовали, что она близка к обмороку. — И нам только что отрубили топором головы.
— Пейте кофе и успокойтесь, — произнес врач, доливая женщине в чашку из кофейника. — Вы сейчас посмотрели расшифрованную запись мозговой активности одного из наших пациентов, назовем его В. В. содержится в моей частной клинике уже долгое время. Он полный аутист, никакого общения с людьми. Я изобрел прибор, с помощью которого можно декодировать мыслеволны людей и видеть мыслеобразы, живущие в нашем сознании. Так вот, в сознании В. мы всегда видим одну и ту же, бесконечно повторяющуюся картину, этот самый фильм ужасов, как вы метко заметили.
— Я поздравляю вас с великим изобретением и желаю вам получить за него Нобелевскую премию, но причём здесь мы? — удивился мужчина, пожимая плечами и ставя чашку на стол. — Зачем вы пригласили нас сюда, в свою психиатрическую клинику, и всё это нам рассказываете?
Врач улыбнулся:
— Дело в том, что ваша жена права: на кадрах действительно вы, а пациент с 99 %-ной вероятностью — ваш сын.
Женщина ахнула, а мужчина спросил:
— Как сын, у нас нет никакого сына и никогда не было. Откуда у вас эта нелепая информация?
— Банк анализов ДНК жителей Российской Федерации. Ошибка исключена.
— Но этого не может быть, у нас никогда не было детей! — возмущенно произнес мужчина.
Врач поднялся и подошел к окну, за которым бушевала вьюга тополиного пуха. Белые хлопья липли к стеклу, замирали на мгновение, прибитые к нему порывом ветра, и уносились дальше своим глупым, бесцельным маршрутом.
— Броуновское движение, — медленно произнес врач, — какая нелепая хаотичность во всём, буквально во всём, и нет ничего определенного, стабильного, за что можно ухватиться и удержаться от падения в пустоту.
— Что вы сказали? — спросил мужчина. — Хотя говорите, что хотите, а мы пойдем. Ваши шутки переходят все мыслимые границы.
Всё это время женщина следила за врачом остановившимся взглядом, она как будто к чему-то напряженно прислушивалась в себе и не могла разобрать идущие изнутри импульсы. Она страшно побледнела и безотчетно поправляла за правым ухом свалявшиеся волосы.
Врач пожал плечами:
— Хорошо, я вас понял. Сейчас вы уйдете, но перед этим я приглашаю вас взглянуть на этого пациента.
— Зачем? Это совершенно бессмысленно… — начал мужчина, но его оборвала жена.
— Нет, я хочу взглянуть на него.
— Зачем, Маша? Это же полный бред, пойдем отсюда скорее.
— Идемте, — сказала женщина, отвернулась от мужа и поднялась со стула. Тот сокрушенно махнул рукой, поднимаясь вслед за ней.
Они прошли ярко освещенным коридором, спустились по широкой лестнице в подвал и остановились перед дверью, с закрытым окошком.
— Моя клиника небольшая, — пояснил врач. — Я, в основном, веду научные изыскания в области мозга и не содержу стационар. У меня немного клиентов и строго индивидуальный подход к каждому.
— Да, мы уже заметили, довольно безлюдно у вас тут, персонала и не видно.
— Ничего, справляемся, — усмехнулся врач, открывая окошко в двери. Заглянул и уступил место. — Пожалуйста, взгляните.
Женщина с мужчиной прильнули к застекленному окошку. Их взорам открылась небольшая светлая комната с круглым столом посредине и кроватью в углу. За столом, опустив голову на грудь, сидел грузный мужчина лет около сорока с большими залысинами на грушеобразной голове. Мужчина был в голубой клетчатой рубашке и холщовых штанах ниже колен. Казалось, он думает глубокую, заповедную думу, и отвлечь его от этого занятия никак невозможно.
— И так всё время, — прокомментировал врач. — Практически полная неподвижность круглые сутки. Он как будто в постоянном полусне. Мы ведем видеонаблюдение в комнате, но ни одного случая проявления даже малейшей активности с его стороны не отмечалось.
— Бедный, — тихо произнесла женщина, — он всегда один. По вашим словам, он наш сын… Но как это может быть, если…
На глазах у неё выступили слезы; не договорив, она продолжала неотрывно смотреть в окошко, теребя сумочку.
— Доктор, вы позволите зайти в комнату? Я хочу к нему прикоснуться…
— Что ж, думаю, ваше желание вполне осуществимо, — улыбнулся доктор, извлекая из кармана халата связку ключей. — Как видите, наш пациент тише воды, ниже травы. Прошу!
Женщина переступила порог комнаты вслед за доктором и неуверенно шагнула к сидящему за столом мужчине.
— Проходите, проходите, — сказал врач мужчине, замешкавшемуся у входа, — познакомьтесь с вашим сыном поближе. Сколько времени утекло. А ведь сегодня у него юбилей. Вова, сколько тебе сегодня стукнуло, скажи маме с папой!
— Сегодня? Почему вы так говорите, разве у него сегодня день рождения? — женщина оглянулась на доктора, потом протянула руки к сидящему с опущенной головой мужчине, но остановилась на полпути. Она вгляделась в его так рано наметившиеся залысины и взглянула на мужа, сверкавшего лысиной в ярком свете нескольких ламп, закрепленных под потолком.
— Это наш сын, он рано начал лысеть, как и ты, — тихо произнесла женщина, сделала шаг и положила руки на плечи мужчины. Затем приобняла его сзади, её руки скользнули мужчине на грудь, коснулись предплечий. Из глаз её хлынули обильные слёзы, закапали на шею мужчине.
— Сердце матери трудно обмануть, — с улыбкой произнес врач, как будто даже любуясь умилительной картиной. — И зачем нужно было делать аборты после трех месяцев?
— Что вы сказали? — женщина застыла и медленно подняла голову. — Борис, что он говорит? Ой, что это?
Мужчина за столом пошевелился, подернул спиной и вдруг как будто нехотя начал подниматься со стула. Женщина в испуге резко убрала руки с его плеч и отступила на шаг.
— Он очнулся, — еле сышно прошептала она.
— Конечно очнулся, материнские слезы — великая сила, камень растопят, а не то что сердце аутиста. Каковым Владимир уже и не является! — врач шагнул к столу. — Что, Вова, жизнь продолжается? Как тебе наши мама с папой?
— Наши? — воскликнула женщина. — Кто вы такой? Что здесь происходит? Я сейчас сойду с ума.
— Это вряд ли, — немного прокашлявшись, заговорил поднявшийся мужчина, оправляя штаны на коленях. — Не успеешь, мама.
Он нагнулся и откуда-то из-под стола ловко извлек топор. Взвесил его на руке, как будто приноравливаясь, проговорил чуть хрипловатым голосом:
— Сны иногда сбываются.
3
— Не спешите праздновать, — раздался голос от двери. Борис аккуратно докрутил глушитель по резьбе до упора и дунул сверху в дуло. — Пожалуй, дело приобретает неожиданный оборот. Неожиданный для вас, мои воскресшие сыночки. Воскресшие, можно сказать, из небытия.
— Боря, ты чего? — проговорила женщина. — Зачем ты пистолет…
— Да ладно тебе, не придуривайся. Всё ты понимаешь не хуже меня. Два аборта, зародыши сданы для генетических экспериментов за очень приличные деньги. А теперь ты их видишь благополучно подросшими, возмужавшими. И решившими расквитаться с нами за те давние грехи. Каков эскулап, театральное представление устроил! Но я тебя сразу раскусил. Приглашение в психиатрическую клинику нас вдвоем, это очевидная засада, и я подготовился как следует.
— Служебная пушка или на черном рынке взял? — спокойно поинтересовался врач, как будто нисколько не озабоченный изменившимися обстоятельствами. — Полковник ГРУ в отставке Борис Борисович Мухоморов, собственной персоной. Наверное, всё-таки служебный или наградной. Истовый служака, не пожалевший своих потенциальных детей для секретных экспериментов в соседнем ведомстве. Полюбуйтесь, всё получилось, ваши дети перед вами лицом к лицу!
Борис неуверенно повел плечами:
— Понятно. Топор зачем?
— А вы не догадываетесь, дорогие родители? — врач улыбнулся и тут же добавил. — Кофе понравилось? Олторпигон-2, ваше слово. Чао-чао!
Как будто по команде, Борис Борисович и Марья Сергеевна одновременно прикрыли глаза и тихо опустились на пол, аккуратно растянувшись во всю длину. Как будто лунатики, вернувшись с ночной прогулки, улеглись в свои кровати, толком не очнувшись от сомнамбулического состояния.
— Искусственный гипнотик, — пояснил врач. — Сейчас предки всё слышат, понимают, но сделать ничего не могут, совсем как собаки. По команде отрубаются, по команде приходят в себя. И действует препарат не меньше недели при минимальной дозе. Ну ладно, это я так, к слову пришлось. Сам-то им ничего сказать не хочешь на прощание?
Вова замялся, как будто в затруднении:
— Лёша, что тут скажешь? Продали нас на опыты, скоты недорезанные. Не ожидали, что трехмесячные эмбрионы воскреснут и счет предъявят.
— Это понятно, но не забывай, из нас, тогдашних эмбрионов, ведь сверхчеловеков вырастили, теперь мы ого-го какими способностями обладаем. А так бы прозябали муравьями никчемными всю жизнь.
— Извини, прослушал, что ты про муравьев говорил? — отозвался Вова, откатывая ногой к стене только что аккуратно отрубленную голову Марьи Сергеевны, которая почему-то не очень и кровоточила. — Зря ты про них так. Мураши, кстати, обладают мощным коллективным разумом, далеко нам до них с нашим-то эгоизмом.
— А что эгоизм, он жизни не помеха. У нас тоже мировое правительство есть, пусть пока теневое, но в правильном направлении движемся. Когда-нибудь президента всей планетой выбирать будем.
— Ну да, единогласно, при стопроцентной явке, как сейчас, — усмехнулся Вова, прилаживаясь с топором поудобнее к папе Бориной шее. — У папаши килограммов двадцать лишнего веса. В его возрасте это уже критично для здоровья. Гипертония, потом инсульт или инфаркт не за горами. Как он умудрялся шпионить с такой заметной внешностью? Маманя не очень насвинячала, а от этого кровищи будет…
— А всё-таки я доволен своей судьбой, — сказал Алёша, с тудом перешагивая через огромную лужу, в секунды натекшую из обезглавленного туловища Борис Борисыча. Весёлый родничок фонтанчиком бил из обрубка шеи. Кровяное давление было настолько сильным, что алая кровь буквально пузырилась на выходе из разорванной аорты. Он подошел к Вове и положил руку ему на плечо. — Этим подонкам по заслугам досталось: святое дело — родить и вырастить потомство — испоганили. Но мы-то остались на этом свете, братан, и какими остались! Мозги — суперЭВМ, сила — подковы разгибать, даже основам телепатии и телекинеза обучены. Как хочешь, а я доволен.
— Ну, не знаю, насчет телепатии. Сам я, честно говоря, не очень силен. Хотя давай проверим. Что у меня сейчас на уме?
Лёша отступил на шаг, поднял растопыренные ладони перед лицом и зажмурил глаза, шутливо изображая мага-экстрасенса.
— У тебя на уме, сейчас скажу… — замолчал на минуту, как будто глубоко задумавшись.
— Ладно, не мучайся, всё очень просто — сны должны сбываться, — сказал Вова и наотмышь стремительно секанул по Лёшиной шее топором. Да так удачно, что в момент удара голова лишь чуть дрогнула, будучи уже отделенной от тела; лишь через пару секунд она как будто нехотя начала заваливаться вправо и с отвратительным звуком шмякнулась затылком в отцовскую кровь. — Ну вот, теперь все в полном порядке.